Идилия, или Предновогодняя сказка

Идилия, или Предновогодняя сказка

Небольшая романтическая зарисовка, в которой я постарался передать атмосферу полного счастья, окрашенного в загадочные тона предновогоднего настроения. Дай Бог всем, кому так не хватает описанного в их жизни, чтобы нечто подобное свершилось уже в этом декабре!

 

Идиллия, или Предновогодняя сказка

За окном беззвучно падает снег. Он осторожно, едва прикасаясь, покрывает крыши домов, деревья, дорогу; старенькую, рассохшуюся скамейку, много лет подряд стоящую за домом; седую овчарку, расположившуюся на пороге. И хотя поздний вечер уже давно окутал город тёмным покрывалом, а сквозь плотные тучи, затянувшие небосвод, не проникает свет ни одной звезды, я точно знаю, что именно в эти минуты за окном тихо идёт снег.

Из колонок в комнату мягко вплывает волшебная мелодия, очень точно и так красиво передающая зимнее настроение. Чарующий звук скрипки нежно ласкает слух, погружая в предновогоднюю сказку.

Далее

Девушка у Золотых ворот

Эта маленькая, светлая сказка посвящается столь же светлой и доброй девушке — Натали Мартенс, с которой мне однажды довелось познакомиться и немного пообщаться.

Девушка у Золотых ворот

Она стояла у Золотых ворот, освещённых алыми лучами заходящего сентябрьского солнца, светившего с ясного Киевского неба. На ней было лёгкое белое платье и такие же белые туфли, вокруг которых ветер то и дело гонял разноцветную листву. Её густые чёрные волосы, словно водяные фонтаны с вершины водопада, красиво и изящно ниспадали на плечи и спину. На лоб, слегка прикрыв один глаз, упала прядь волос растрёпанной ветром чёлки. Она была совсем одна — такая хрупкая и нежная, беззащитная и очень красивая, а в её глазах отчётливо читались грусть и тоска, печаль и одиночество. На совсем ещё юном и симпатичном лице не было заметно и тени улыбки, — оно было серьёзным и смиренным, покорным судьбе.

Далее

На дальнем севере

На дальнем севере

Они оба из Москвы, но нашли друг друга за несколько тысяч километров от столицы. Не зря говорится: чужое не догонишь, а от своего не уйдёшь! «На дальнем севере» — это красивая предновогодняя сказка, романтический рассказ со счастливым концом!

На дальнем севере

Застегнув последнюю пуговицу на дублёнке и надев шапку-ушанку, Семён, медленно переступая через порог, вышел на улицу. День был ясный и морозный. Вокруг лежал снег, переливающийся под солнечными лучами всеми цветами радуги и слепящий глаза. Он был повсюду: на земле, на деревьях, на крыше стоявшего неподалёку сарая, на окнах дома, на пороге; всюду, куда ни глянь, было лишь белое снежное покрывало, местами достигающее полутораметровой толщины. Зима на славу постаралась. Причём, в течение последних нескольких дней она лишь тренировалась, готовясь к наиболее сильному броску, который и осуществила сегодняшней ночью. Начиная где-то с десяти часов вечера, и до самого утра вовсю бушевала вьюга, в трубе гудел разошедшийся ветер, засыпая и заметая всё, что только попадалось на его пути, снежной крупой, щедро сыплющейся с неба. И лишь около часа тому назад снегопад постепенно стих, сойдя на нет.

Щурясь с непривычки, Семён, постояв немного на пороге, сделал пару шагов в сторону сарая и остановился, едва ли ни по пояс погрузившись в снежный сугроб.

-Н-да, — произнёс он, озираясь по сторонам. — Зря я не занёс вчера лыжи в дом. Ещё и подумал. Он сплюнул.

-И лопата тоже в сарае. А без неё, пожалуй, тут и не обойтись. Это надо ж столько навалить! То-то Женька обрадуется. У них там, наверное, сейчас слякоть, дождь.

Ещё немного постояв, Семён собрался с силами и двинулся вперёд, пытаясь всё же прорваться к сараю. Но уже на третьем шагу он споткнулся и упал, на мгновение скрывшись под белоснежным покрывалом.

-Бр-р-р! — вставая и отряхиваясь, произнёс он. — Это что же за ерунда такая?

Семён в очередной раз осмотрелся по сторонам.

-Тьфу ты! Сильно вправо взял. Видать, в кусты зашёл, о которые и споткнулся. Ладно, возьмём левее. И, раз!

Разбрасывая по сторонам снег, он, словно ледоход по замёрзшей реке, стал медленно, но точно приближаться к намеченной цели. Где-то на дереве слабо каркнула ворона, внимательно наблюдавшая за движениями человека, барахтавшегося в снегу.

-Молчи, подлая! — крикнул Семён. — Я тебе понасмехаюсь. Ишь, смеяться она вздумала!

Взяв небольшой комок снега, он запустил им в сторону обидчицы. Но комок упал, не пролетев и половины необходимого расстояния. И ворона, словно поняв это, ещё раз каркнула, презрительно взглянув на человека.

-Вот зараза! — выругался Семён. — Ну, погоди, вот я вернусь домой, да возьму свою двустволку, — я тебе покажу, где раки зимуют!

Ворона ещё раз каркнула и, взмахнув крыльями, перелетела на соседнее дерево.

-Ты гля на неё! — продолжал Семён, уверенно продвигаясь к сараю. — Она ещё характер показывает. Ну, я тебя!

Наконец, добравшись до заветной цели, Семён вынул озябшими руками из кармана холодный ключ и отпер дверь. Войдя в сарай, он стряхнул с себя прилипшие комья снега, надел лыжи, взял в руки лыжные палки и, вновь выйдя на улицу, быстро покатил в сторону калитки. Ворона, всё ещё следившая за ним, на сей раз не проронила ни звука.

Семён обитал в такой глуши, где на один квадратный километр приходилось не более пяти человек. Он специально выбрал этот район, желая как можно сильнее отгородиться от всего на свете. Это случилось почти пять лет тому назад, когда он, будучи полным сиротой, едва переступив за порог детдома, вдруг узнал, что единственный друг тайно встречается с его девушкой. В один миг Семён потерял и тех немногих близких людей, которые у него были. Ему некуда и не к кому было идти. Вокруг суетились тысячи людей, но никто не обращал внимание на бездомного, голодного парня. И вот тогда, проведя несколько ночей на вокзале, он и принял неожиданное даже для самого себя решение: уехать на дальний север, подальше от людей и поближе к природе. Как только решение вызрело, оно тут же было осуществлено. Заняв денег у двух детдомовских воспитательниц, Семён купил билет на поезд и покинул шумную, безразличную Москву, променяв её на более, как ему тогда казалось, радушный север.

Мы не будем здесь рассказывать обо всех тех испытаниях и разочарованиях, которые выпали на душу Семёна за время его не близкого путешествия и первые годы жизни на севере. Не будем особо распространяться о том, как нелегко совсем ещё молодой парень, всю свою жизнь проживший в относительно тёплой Москве, адаптировался к суровому климату Сибири, как ему, едва ли не собственноручно пришлось строить себе жильё и почти полгода жить впроголодь, скитаясь по угрюмой тайге в поисках чего-нибудь съестного. Умолчим о том, как , наконец, на его пути повстречался пожилой егерь, кардинально изменивший жизнь молодого человека, сумев помочь ему как с пропитанием, так и с трудоустройством. Всё это и многое другое осталось в прошлом, о чём Семён всё же не жалел. Как бы трудно ему не приходилось, он ни разу не пожалел о том, что покинул Москву, променяв её на Сибирскую тайгу.

— Я и там чужой, и здесь, — говорил он сам себе в наиболее трудные минуты. — Я не нужен никому независимо от моего места проживания. Но здесь я хотя бы не вижу ни её, ни его. Здесь нет близких мне людей, которые так легко меня предали. Здесь нет ничего этого. И значит, здесь лучше, значит, я верно поступил.

После знакомства с Василием Дмитриевичем жизнь Семёна заметно изменилась. Егерь, договорившись с начальством, взял его в свои помощники, пообещав в последствии похлопотать о какой-нибудь иной, более серьёзной должности. Семён начал часто наведываться к Василию Дмитриевичу, и вскоре они, несмотря на почти тридцатилетнюю разницу в возрасте, стали настоящими друзьями. Семёну даже нравилось, что его новый друг на столько лет его старше. «Не нужно опасаться, что твой друг уведёт у тебя твою же девушку, — думал он. — Да и девушки в этой-то глуши у меня, скорее всего, не будет.»

Но Семён ошибся. На следующий год после его знакомства с Василием Дмитриевичем к тому приехала в гости юная племянница, сразу запавшая Семёну в душу. Он тоже понравился девушке. Молодые люди очень быстро нашли общий язык и подружились. И вот теперь, в морозное декабрьское утро, Семён спешил к дому Василия Дмитриевича, чтобы вместе с ним поехать навстречу к Евгении, обещавшей сегодня к вечеру приехать в гости к дяде и другу. Причём, на целую неделю!

На дорогу до дома Василия Дмитриевича ушел добрый час. И за всё это время Семён не встретил на своём пути ни единой живой души. Кругом были лишь деревья, покрытые снегом, да белое покрывало под ногами, искрящееся на солнце и слепящее глаза. Но вот на горизонте показалась чёрная точка. Медленно увеличиваясь в размерах, она плавно превратилась в человеческое жилище. «Слава Богу!» — воскликнул порядком уставший Семён. Собравшись с последними силами, он ускорил ход.

Изрядно вымотавшийся, вспотевший и зарумянившийся, Семён, наконец, достиг желанной цели. Сняв с ног лыжи и отряхнувшись от снега, он, не стучась, прошёл в дом, где его давно уже ждали.

-А я уж хотел ехать к тебе навстречу, — вставая из-за стола, произнёс пожилой мужчина с совершенно седыми волосами и добрым, ясным взором карих глаз. — Думаю: ну, всё, заблукал парень. Надо ехать разыскивать.

-Заблукать-то я не заблукал, но устать немного успел, — раздеваясь, ответил Семён.

-Ещё бы! Ведь как занесло!.. Но главное, что не сбился с дороги.

-Это верно. С пути не сбился. Но во дворе у себя заблудился, — добавил Семён, улыбаясь. – Сошёл с дорожки и споткнулся о кусты, порадовав ворону!

-Бывает, — тоже улыбаясь, ответил Василий Дмитриевич. — Я однажды также заблудился у себя во дворе. Правда, ночью. Так минут десять искал дорогу. Темно, ничегошеньки не видно. Да ещё и снежком всё притрусило — не поймёшь, не разберёшь, что и где находится. А я уставший с лесу-то приехал, да к тому же тогда совсем молодой, неопытный был. Но, слава Богу, всё обошлось. А то уже думал, что придётся замерзать у собственного порога. Да, было дело! Я потом, коли захочешь, ещё многого понарассказываю. А сейчас пойдём, я тебе маленькую налью: и согреешься, и силёнки восстановишь. Верно говорю?

-Так точно, — весело ответил Семён. — Пойдёмте.

Весь день они провели в тёплом и уютном доме егеря, поочерёдно рассказывая друг другу различные истории из своей жизни. А ближе к вечеру, хорошо одевшись, поехали встречать Евгению, захватив предварительно для неё запасной комплект лыж. К тому времени снег слегка улежался, и передвигаться стало немного проще. Да и в компании с другом любая преграда оказывалась менее сложной и вполне преодолимой, нежели в одиночку. А когда шли в обратный путь, то и вовсе было весело. Жизнерадостная и раскрасневшаяся Евгения то и дело рассказывала смешные анекдоты, забавные истории из жизни, делая сложный, немного утомительный путь совсем лёгкой и приятной прогулкой.

Семён заранее уговорил почти не сопротивлявшегося Василия Дмитриевича, и теперь все трое держали курс к дому молодого человека, где собирались встретить наступающий новый год.

Евгения впервые приезжала к дяде на новый год, что делало этот праздник ещё более желанным и радостным. Сердце Семёна так и билось, так и стучало в груди, словно пытаясь вырваться наружу. Пару раз ему даже приходилось останавливаться и делать небольшие передышки.

-Что, Сень, вымотался? — улыбаясь, спрашивал Василий Дмитриевич, и, обращаясь к племяннице, пояснял:

-Парень целый день сегодня на ногах; устал, поди.

Но дело было вовсе не в усталости. Семён мог пройти ещё столько же. И Василий Дмитриевич это прекрасно знал. Он сразу понял, что к чему; глянул на Семёна, когда к ним подбегала Евгения, и обо всём догадался. Свои догадки он, конечно же, решил оставить при себе, даже не намекая на них.

К дому Семёна они прибыли уже затемно.

-Эх, я так и не проложил путь, — вздыхая, произнёс парень. — Ещё и подумал: надо бы взять лопату, да хоть чуток разгрести снег.

-Ну почему же, — возразил Василий Дмитриевич. — Очень даже не плохой путь. Немного петляет, правда, а так ничего.

Не успев окончить свою фразу, пожилой егерь, резко разведя руками, скрылся под снегом.

-Кусты... — только и мог произнести Семён, с трудом сдерживая смех.

-Ах ты, бандит! — поднимаясь, воскликнул Василий Дмитриевич. — Понаставил тут, понимаешь, ловушек разных, и идёт сзади. Ну, погоди!

Они весело и дружно рассмеялись.

-Я же сам утром в эту же ловушку угодил, — сквозь смех произнёс Семён.

-Ладно-ладно. Я тебе ещё устрою. Ты у меня ещё попляшешь, — показывая кулак, шутя, угрожал Василий Дмитриевич.

Смеясь и перешучиваясь, они добрались до порога, где поснимали лыжи, отряхнулись от снега и вошли в дом.

-А теперь позвольте мне взять инициативу в свои руки, — раздеваясь, сказала Евгения.

-Ишь ты, — воскликнул Василий Дмитриевич. — И что ты с ней, с инициативой этой, собираешься делать?

-Хочу накрыть на стол. Вы пока посидите, отдохните; а я всё сделаю. Хорошо?

-Ну, давай, — согласился Василий Дмитриевич. — Давай-давай.

-Пойдём, я покажу тебе, где чего находится, — беря девушку за руку, тихо произнёс Семён.

-Показывай, и иди ко мне, не мешай девчонке колдовать над новогодним столом!

Этот новый год, пожалуй, был для Семёна самым счастливым. Он встречал его вместе с настоящим, проверенным другом, от которого можно было ждать только лишь поддержку, верный совет и понимание, и с любимой девушкой. Семён, правда, ей ещё не говорил о своих чувствах, но он почему-то был уверен в том, что и она его любит, что у них всё будет хорошо. Эта новогодняя ночь казалась ему гораздо счастливей даже тех, когда он, ещё будучи ребёнком, сидел за праздничным столом в нарядно убранных комнатах детдома, окружённый друзьями и добрыми, заботливыми воспитательницами, ещё не зная ни предательства близких людей, ни бесконечных дней без единой крохи чего-нибудь съестного во рту. Даже тогда, в далёком и безвозвратно ушедшем детстве, Семён не был столь счастлив, как в эту ночь, находясь в маленькой, тесной комнатке, обставленной примитивной мебелью, но рядом с дорогими сердцу людьми.

Василий Дмитриевич первым ушёл спать, дав возможность молодым людям побыть наедине. Он думал, что именно этой ночью те обо всём договорятся и обретут счастье. В том, что Евгении нравится Семён, он также был уверен, как и в том, что его самого зовут Василием Дмитриевичем. И он был бы счастлив увидеть свою племянницу, которую любил как собственную дочь, невестой такого замечательного, на его взгляд, парня, как Семён. Но он не считал нужным и вообще допустимым вмешиваться в подобные дела, предпочитая спокойно выждать, пока молодые люди сами во всём разберутся, сами обо всём договорятся. «Это их личная жизнь, — думал он, — и у меня нет ни малейшего права в неё вмешиваться, ни малейшего!»

Однако молодые люди не оправдали его надежд. Они ни единым словом не обмолвились об испытываемом друг к другу чувстве, ни разу об этом не намекнув, не дав какого-либо знака. Но, отправляясь под утро спать, они были счастливы; эта новогодняя ночь, проведённая вдвоём на краю света, вдали от всего живого (если, конечно, не считать Василия Дмитриевича, мирно храпевшего в соседней комнате), ещё надолго останется в их памяти как один из счастливейших моментов в жизни.

Весь следующий день, проводив Василия Дмитриевича, молодые люди посвятили прогулкам по заснеженной тайге. Лишь под вечер, уставшие, но довольные, вернулись они домой. И то только для того, чтоб утром, едва позавтракав, вновь стать на лыжи и отправиться в новое путешествие. И так пролетела вся неделя, все семь дней, показавшиеся им семью часами. Исключением, разве что, был Рождественский вечер, когда они вновь собрались втроём за праздничным столом. Этот вечер также был полон радости и всеобщего счастья, которое, казалось, так и витало в воздухе. И какого же было их разочарование, когда выяснилось, что через несколько часов Евгении нужно будет выезжать в обратный путь!

Василий Дмитриевич, всего на полчаса заехав к молодым людям, сказал, что, к сожалению, не сможет проводить племянницу, ибо ему срочно нужно ехать на один из участков, где, согласно словам прибежавшего к нему помощника, разбушевавшийся медведь, кем-то не вовремя разбуженный, загнал на дерево несчастного путника, по воле судьбы попавшего в это время в это место, и где срочно требуется помощь такого опытного в подобных делах человека, как Василий Дмитриевич; по сему он решил заранее попрощаться с Евгенией, поручив все хлопоты, связанные с её проводами, их общему другу — Семёну. На что тот с радостью согласился.

Простившись, Василий Дмитриевич тут же и отбыл; а молодые люди стали потихоньку готовиться к предстоящему отъезду девушки.

-И когда мы теперь увидимся? — взглянув в ясные, голубые глаза Евгении, спросил Семён тихим и грустным голосом.

-Не знаю, — так же тихо ответила девушка, опуская глаза. — Наверное, не раньше лета. Но летом я обязательно приеду, обещаю! Как только окончу институт, сразу же приеду. И на всё лето. Хочешь?

-Ты ещё спрашиваешь?! — радостно воскликнул Семён. — Конечно, хочу! Я вообще хочу, чтоб мы с тобой не расставались. Я жить без тебя не могу. Я... — он на мгновение запнулся, бросив на неё быстрый взгляд и залившись краской смущения; но тут же собрался с силами и так же бойко продолжил: Я люблю тебя, Женя, очень сильно люблю, больше жизни люблю!.. И хочу, чтоб ты стала моей женою.

-Я согласна, — помолчав какое-то время, едва слышно произнесла девушка слабым и дрожащим от волнения голосом. — Я тоже тебя люблю. Сильно-сильно!

Далее

Осенняя грусть

Осенняя грусть

Всё, что ни происходит в нашей жизни, включая, казалось бы, бессмысленные, гнетущие своею пустотой, мгновения или, тем более, печальные, трагические события, — всё к лучшему. Просто мы не всегда это сразу понимаем, а порою и вовсе не хотим понять, не желаем задуматься, проанализировать происходящее с нами...

Вот и эта, в общем-то, светлая сказка, конечно же, вымышленный романтический рассказ — яркое тому подтверждение. Да, история придуманная, но оглянитесь по сторонам, задумайтесь: разве с вами или окружающими вас людьми не происходит ничего подобного?!

Осенняя грусть

Вроде, и небо ясное, вроде, и солнце светит, а всё равно чувствуется, что лето постепенно покидает здешние края, уходя на целые девять месяцев. Как это мало — девять месяцев, и в то же время, как это много! Верно говорят, что всё в этом мире относительно. Посмотрев на одно и то же с разных сторон, можно получить абсолютно различные результаты, каждый из которых по-своему будет верным. Вот такой странной, парадоксальной штукой иногда бывает наша жизнь. Всё, вроде, в ней просто, и, в то же время, всё очень сложно. И не во всём удаётся разобраться. А понимать, конечно же, хочется многое. Человек — такое создание, которое жаждет постоянно что-то узнавать, что-то открывать. Без этого ему никак нельзя.

Так размышляя, я брёл по городу, совершенно не заботясь о своём маршруте. Я давно уже заметил, что попал в малознакомый мне район. Но это меня ничуть не встревожило: город у нас небольшой, так что, куда бы я ни забрёл, всё равно смогу найти обратный путь. Да и мне, если честно, в ту минуту хотелось зайти куда-нибудь как можно дальше. Такое вот было странное настроение, вызванное, быть может, близким приходом осени. А может и ещё чем-то, мне непонятным.

Конечно, у осени тоже есть много прекрасного. Много такого, чего нет у иных времён года. И я это понимал. Но первые недели осени вызывали во мне почему-то одну лишь грусть. Я смотрел на жёлтую, пожухлую траву, на разноцветные листья, летевшие с деревьев, на полуголые ветви этих самых деревьев и кустарников, на людей, начинавших одеваться в более тёплую одежду, и мне становилось не по себе, грусть одолевала меня. А потом приходили пасмурные и дождливые дни — это постоянные спутники осени, без них никак нельзя. И лишь потом, когда в череде пасмурных и дождливых дней появлялся просвет из быстро проходящего бабьего лета, настроение понемногу улучшалось, и осень воспринималась уже несколько иначе, не столь печально.

Далее

Странник

Странник

Он — одинокий романтик, не понятый даже родными. Странствуя, он, сам того не зная, ищет её. И однажды находит. Они сразу узнают друг друга. Но...

 

 

Странник

 

Рассвет застал его уже одетым и готовым к дальней дороге. Часы показывали только начало шестого, а он уже успел сделать утреннюю зарядку, позавтракать и собрать свой дорожный рюкзак. Окинув быстрым, внимательным взглядом маленькую, но весьма уютную комнатёнку и ещё раз убедившись в том, что ничего не забыто, он накинул рюкзак на плечи и вышел в прихожую.

-Всё-таки уходишь? — подходя к нему, тихо спросила маленькая, низкорослая старушка.

-Да, мама, ухожу, — ответил он.

Женщина тихо всхлипнула и смахнула с глаз накатившие слёзы.

-Опять ты плачешь, — с укоризной в голосе произнёс он.

-А как же мне не плакать, Стёпа? Ведь ты уходишь неизвестно куда и неизвестно на какое время... А если с тобой что случиться? Ведь мы даже не узнаем!

Она не выдержала и разрыдалась.

-Ну, не надо, мам! Ты же знаешь — я вернусь... Я ненадолго...

-Ладно, иди, — сквозь слёзы произнесла женщина. — Иди... Что ж с тобой поделаешь?..

Он поцеловал старушку в мокрую от слёз щёку и вышел во двор.

На дворе было свежо и прохладно. Восходящее солнце хоть и освещало весь двор, но ещё практически не грело. Лёгкий ветерок, едва заметно теребивший листву яблони, росшей вблизи крыльца, слегка пощекотал гладко выбритые щёки. Степан улыбнулся и медленно пошёл к калитке.

-Стёп, постой! — крикнул с другого конца двора высокий, широкоплечий мужчина лет тридцати пяти.

Он быстро приблизился к уходившему и, положив свою огромную мозолистую ладонь на его плечо, заглянул в светло-голубые глаза.

-На долго ли, брат?

-Пока не знаю. Может, на неделю, а может, и на месяц...

-Ты, братуха, на меня не обижайся, но я решительно тебя не понимаю. Вот для чего ты теперь уходишь? Зачем всё это?

-Ты, Коля, не забывай, что наш дед был цыганом. Вероятно, я в него... Я не могу долго сидеть на одном месте. Не могу! Понимаешь?

-С трудом, — тихо ответил Николай.

Они замолчали. Из курятника донеслось задорное пение петуха. Ему сразу же ответил соседский петух. Затем второй, третий... Степан взглянул на наручные часы, глубоко вздохнул и тихо произнёс:

-Мне пора, брат, прощай...

-Но ты хоть к нашей с Анькой свадьбе вернешься? — спросил Николай.

-Вернусь.

И братья крепко пожали друг другу руки.

Степан поправил на плече рюкзак, бросил последний взгляд на отчий дом и медленно пошёл на восток. А Николай, вынув из кармана сигареты с зажигалкой, закурил и, пуская дымовые кольца, долго смотрел вслед уходящему брату.

На третий день своего путешествия, миновав несколько деревень и два довольно густых леса, Степан вышел к реке — хоть и не сильно большой, но с весьма бурным течением.

Остановившись в нескольких шагах от водной кромки, он сбросил с плеч рюкзак, снял мокрую от пота рубаху и присел возле огромного дуба, росшего, вероятно, уже не первый век.

А день выдался жаркий; было только одиннадцать часов, но стоял такой сильный зной, что даже дышать было трудно.

-Наверно, скоро будет дождь, — тихо произнёс Степан и, набрав в ладони прохладной речной воды, прыснул ею на разгорячённое лицо.

Затем он расстелил на траве рубаху и, растянувшись на земле, закрыл глаза.

Кругом стояла такая тишина, что казалось, будто находишься не на улице, но в большом здании с герметично закрытыми окнами и дверьми. Не было слышно ни пения птиц, ни шелеста листьев. Лишь изредка до слуха доносилось тихое жужжание пролетавшей неподалёку мухи. Но и оно было каким-то вялым, слабым; вероятно, насекомому также не нравилась столь сильная жара.

Опускаясь на землю, Степан думал, что как только он закроет глаза, тут же заснёт. Но вышло всё наоборот: едва сомкнулись веки, усталость стала постепенно отступать, и он невольно начал прислушиваться к окружающей среде, вслушиваться в тишину, пытаясь обнаружить в ней хоть малейшие признаки жизни. Затем внимание Степана переключилось на мысленное созерцание пройденного пути. И, наконец, он вдруг заметил, что повторяет какие-то строки. Степан внимательно вдумался в то, что шептали губы уже на протяжении целой минуты, и понял, что сочинил очередное стихотворение. А раз сложились строчки, то их следовало немедленно занести на бумагу, иначе они могли безвозвратно уйти в небытие.

Он нехотя поднялся, вынул из рюкзака ручку с тетрадкой, припасённые для подобных случаев, и стал торопливо записывать очередное произведение.

-И почему стихи приходят ко мне на ум именно тогда, когда я менее всего хочу ими заниматься? — произнёс Степан, когда все строфы были записаны, стихотворение неоднократно прочитано, различные ошибки тщательно исправлены. — Почему тогда, когда я хочу писать, ничего не выходит, а когда не хочу — рождаются хорошие строчки, которые просто необходимо записывать?

Он немного помолчал и сам себе ответил:

-Вероятно, это особенности таланта — приходить тогда, когда ему вздумается, а не тогда, когда я хочу... И если так, то мне ничего не остаётся, как брать ручку и записывать.

Он снова опустился на рубаху и вновь закрыл глаза. Но на этот раз в голове не возникли новые строфы; напротив, Степана посетил столь желанный им сон.

Проснувшись, он внимательно посмотрел на небо, которое стремительно заволакивали серые тучи, и тихо произнёс:

-Я снова оказался прав — скоро будет дождь... К тому же, должно быть, очень сильный.

К этому времени жара значительно спала. Поднялся ветер, который с каждой минутой всё усиливался, угрожая перерасти в полноценный ураган. Появились различные звуки — шум листвы, плеск воды, взволнованный щебет птиц, вероятно, предчувствовавших приближение бури. От гробовой тишины, безраздельно царившей ещё какой-то час тому назад, не осталось и малейшего следа. Природа пробудилась, и сообщала об этом на все голоса.

-Пора отсюда уходить, — вставая и надевая рубаху, произнёс Степан. — Нужно искать укрытие. Но где его найти? — вот в чём вопрос.

Он вновь накинул на плечи рюкзак и медленно пошёл вдоль берега.

Примерно через сотню метров Степан наткнулся на кем-то аккуратно выструганную деревяшку. Нагнувшись, долго её рассматривал, пытаясь сообразить, для какой цели она могла понадобиться. Затем бросил свою находку в воду и стал наблюдать, как река медленно уносит её вниз по течению. Когда деревяшка окончательно скрылась из глаз, он глубоко вздохнул и продолжил путь.

Вдоль берега Степан шёл не долго. Примерно через пол километра река резко повернула вправо, уходя в сторону полей, а он свернул влево, к полузаброшенному дачному посёлку. Небо к тому времени полностью затянули чёрные тучи. Сверкала молния, вслед за которой недовольно отзывался гром. Дождь едва срывался; но то, что он вот-вот усилится, не вызывало никаких сомнений. Поэтому, надо было торопиться, чтобы основательно не промокнуть.

Он быстро пересёк ближайшую рощу, перепрыгнул через невысокий частокол и вбежал в маленькую, деревянную беседку, с трёх сторон окружённую кустом шиповника.

Конечно, было не хорошо укрываться в чужой усадьбе, предварительно не получив разрешение хозяев. Но Степан надеялся, что дождь продлится не долго, и он уйдёт также незаметно, как и пришёл.

Степан присел на аккуратно сколоченную лавочку, вынул из рюкзака небольшое яблоко, поднятое возле чьих-то ворот ещё вчерашним утром, и стал ждать усиление дождя, немного утоляя разыгравшийся вдруг голод.

С каждой минутой молнии сверкали всё ярче, а гром гремел всё громче. Резкие порывы ветра подхватывали дождевые капли, швыряя их в разные стороны.

-Кажется, начинается, — сказал Степан и запустил остаток яблока в согнувшиеся кусты шиповника.

Было всего около четырёх часов, но в промежутках между вспышками молний сгущалась такая темень, что создавалось впечатление, будто уже глубокая ночь.

Очередная вспышка молнии оказалась настолько яркой, что Степан невольно зажмурился. А от последовавшего вскоре удара грома он вскочил на ноги и крепко зажал уши. В тот же миг небо словно прорвало – дождь полил плотной водяной стеной. Вокруг образовались глубокие лужи.

Однако предположения Степана и на этот раз оказались верными — дождь был хоть и сильным, но не долгим. Через десять — пятнадцать минут он стал слабеть. А вскоре и вовсе прекратился.

Небо ещё было затянуто тучами и с крыш непрерывными струями стекала дождевая вода, когда до слуха вдруг отчётливо донеслись чьи-то шаги. Кто-то шёл в сторону беседки. Сначала Степан хотел спрятаться за кустами шиповника и, улучив удобную минуту, покинуть приютившую его усадьбу. Но потом передумал. Опустил на пол свой рюкзак и стал ждать появление хозяев.

Ждать пришлось не долго. Вскоре шаги стали совсем близкими, и из-за кустов шиповника вышла молодая девушка, одетая в скромное серое платье и розовую кофточку. Увидев её, Степан невольно привстал и устремил свой взгляд на симпатичное лицо незнакомки. Его мгновенно очаровали её светло-серые глаза и русые, кудрявые волосы, волнами спадавшие с плеч.

Заметив нежданного посетителя, девушка замерла от неожиданности. А когда слегка справилась с охватившей её оторопью, она стала с интересом рассматривать его мускулистое тело, широкие плечи, большие и сильно загоревшие руки.

Около минуты они молча смотрели друг на друга. Затем девушка первой решилась нарушить затянувшееся молчание:

-Вы кто? – не громко спросила она мягким, ласковым голосом, от звука которого по телу Степана разлилась волна особого, ранее им не испытываемого тепла.

-Я — странник, — ответил он. — Вы извините, пожалуйста, что я забрался в вашу усадьбу; просто начался дождь, и мне необходимо было какое-нибудь укрытие...

-Да я вовсе не сержусь... – улыбнулась девушка. — А звать-то вас как?

-Степан.

-А меня — Настя.

Она вошла в беседку и присела на лавочку. Он последовал её примеру. Настя внимательно посмотрела в глаза Степана и осторожно спросила:

-А дом у вас есть?

-Есть, конечно, — ответил Степан. – Но я не могу там долго находиться.

-Почему?

Он глубоко вздохнул.

-Это, наверно, сложно объяснить. Понимаешь… — Степан замялся. — Мы можем на «ты»?

-Да, давай, — согласилась Настя.

-Понимаешь, мне раньше казалось, что всему причина наследственные гены – дед был цыганом. Но, наверное, дело далеко не в этом. Душе необходимо очень близкое общение, полное доверие, а у меня этого никогда не было… И не скажу, что отношения с матерью, братом плохие – нет. Они довольно тёплые… Но мне нужно что-то совсем иное, — не знаю, это сложно передать словами… Вот только оно для меня, как воздух, понимаешь?

Девушка молча кивнула.

-Без общения с действительно родственной душой, с которой мы могли бы быть единым целым, меня очень часто накрывает. Накатывает невыносимая душевная боль, которую иногда очень сложно скрыть. А странствования помогают немного заглушить её. Я брожу по безлюдным местам, ночую под открытым небом… Иногда пишу стихи. Когда начинаю чувствовать, что меня отпускает, возвращаюсь домой. Но обычно не на долго. Вскоре вновь ухожу. Мать всякий раз плачет, и это разрывает сердце. Но что я ей могу сказать? Своим откровением сделаю лишь ещё больнее.

А тут брат собирается жениться. Я, вроде бы, и рад за него, — искренне рад, понимаешь? – но, в то же время, у самого на душе отчего-то ещё тяжелее становится… Вот и ушёл в очередной раз бродить. Но к свадьбе надо будет вернуться, иначе не поймёт он меня, обидится. Придётся вновь одеть на лицо маску.

Окончив говорить, Степан опустил голову. Какое-то время они сидели молча, каждый думая о чём-то своём. Наконец Настя вновь нарушила молчание:

-Мне знакомо это чувство, — тихо произнесла она. – Я уже почти десять лет живу в этом посёлке вдвоём с дедушкой. Родители развелись, у них новые семьи, и я оказалась ненужной… — девушка грустно вздохнула. – Ты сказал, что пишешь стихи. Можешь, что-нибудь прочитать?

-Могу, конечно, — откликнулся Степан. Он вынул из рюкзака тетрадку. – Вот, сегодняшнее:

Теплый южный ветер дует мне в лицо.

Солнце пламенем своим нещадно кожу жжет.

Точкой вдруг мелькнуло справа деревцо.

Но дорога, Извиваясь, влево вновь берет,

 

Я схожу с нее направо, лезу в пыль.

Кочки да овраги возникают на пути.

Здесь никто, пожалуй, раньше не ходил.

Но до этой малой тени должен я дойти...

 

Не легка порой бывает жизнь моя,

но иной судьбы я не хочу себе желать.

Повидал в пути я многие края,

И еще успеть хочу не меньше повидать.

 

-Хорошие строчки. В них чувствуется твоя душа, — задумчиво произнесла Настя.

-Спасибо большое, — смущённо ответил Степан.

Они просидели до позднего вечера. Разговаривали о самых разных вещах: делились воспоминаниями из детства, рассказывали о вкусах и взглядах, поверяли мечты и стремления. У обоих было такое ощущение, будто знакомы друг с другом на протяжении многих лет. Необыкновенная лёгкость и тепло наполняли в эти часы их души.

Когда совсем стемнело, Настя предложила переночевать у них в доме, но Степан деликатно отказался. Он лишь попросил разрешение остаться до утра в беседке.

-А не замёрзнешь? – заботливо поинтересовалась девушка.

-Нет; я привычный, — ответил Степан.

-Ну, хорошо... Только я вынесу тебе одеяло с подушкой. И не спорь со мной! Они тебе пригодятся.

Он улыбнулся; а она слегка провела рукой по его волосам и, смеясь, побежала в сторону дома.

Растянувшись на лавочке, Степан почти сразу уснул.

Проснулся он, когда на востоке небо едва начинало розоветь. Над головой ещё горели звёзды, из-за деревьев выглядывала луна. Было совсем тихо и слегка прохладно. Выбравшись из-под одеяла, Степан поёжился.

Перед тем, как уйти, он написал Насте небольшую записку, в которой горячо поблагодарил за прошлый вечер и ночлег.

«Ты необыкновенный человек, и мне ещё никогда не было так хорошо, — писал Степан. – Очень хочется верить, что и ты испытываешь подобные чувства. Мне сейчас надо уйти, чтобы разобраться в себе. Но я вернусь, обещаю. Ты только дождись меня. Пожалуйста!..»

Очередное скитание затянулось на три недели, по прошествии которых Степан вновь переступил порог родного дома. Но там он пробыл лишь неделю. Едва успели отгулять свадьбу брата, как Степан опять собрал свой рюкзак и ушёл.

На этот раз он не брёл в неизвестном направлении, а уверенно шёл по конкретному адресу.

Степан достиг желанной цели уже на следующее утро. Обойдя вокруг дома, он осторожно приблизился к воротам и не громко постучал. На стук вскоре вышел не высокий, совершенно седой старичок. В руке он держал самодельную палочку, на которую то и дело опирался.

-Вам кого? — спросил старичок слабым, хриплым голосом.

-Мне нужна Настя, — ответил Степан. — Она дома?

-Нет её; уехала.

-Уехала? – растерялся парень. — А когда вернётся?

-Кто ж её знает? Вот как надоест быть в городе, так и вернётся...

-Она в город поехала?

-Да, в город... Приезжал тут какой-то родственник нашей соседки; Они познакомились, пообщались и вместе уехали... Вот такие, брат, дела... А ты кем будешь? Что ей передать, когда вернётся?

-Ничего не надо передавать, — слегка дрогнувшим голосом ответил Степан.

-Ну, как знаешь.

Старичок повернулся и медленно вошёл во двор. Степан постоял немного и, едва передвигая внезапно отяжелевшие ноги, побрёл прочь от дома, вдруг ставшего ему совсем чужим и таким холодным...

На глаза невольно навернулись слёзы.

-Что же? — прошептал Степан. — Значит, не дано…

Далее